Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Страница 193

193

Испуганный серьезным тоном матери, принц хотел ответить, но смог только невнятно пробормотать несколько слов.

– Ну вот, вы отступаете? – сказала Анна Австрийская. – Тем лучше! Вы признаете ошибочность своих обвинений.

– Нет, нет, – вскричал Филипп, – я не отступаю, и я докажу свои слова. Я сказал «предпочтения», не так ли? Так слушайте…

Анна Австрийская приготовилась слушать с тем удовольствием кумушки, которое всегда испытывает даже самая лучшая женщина, даже лучшая мать, будь она самой королевой, когда ее посвящают в мелкие супружеские ссоры.

– Итак, – продолжал Филипп, – скажите мне одну вещь.

– Какую?

– Почему моя жена сохранила английских придворных? Скажите?

И Филипп скрестил руки, глядя на мать, в уверенности, что королева не найдет ответа на этот вопрос.

– Но, – ответила Анна Австрийская, – дело очень просто: потому, что англичане ее соотечественники; потому, что они истратили много денег на проводы ее во Францию; потому, что было бы невежливо и даже недипломатично внезапно отослать обратно представителей знатных семей, которые не побоялись никаких жертв, чтобы доказать свою преданность.

– О, матушка! Нечего сказать, большая жертва приехать со своей дрянной родины в нашу прекрасную страну, где на одно экю можно купить больше вещей, чем там на четыре! Большая преданность проехать сто лье, провожая женщину, в которую влюблены!

– Влюблены? Филипп, подумайте, что вы говорите!

– Я знаю, что говорю!

– Но кто же влюблен в принцессу?

– Красавец герцог Бекингэм… Неужели вы и его собираетесь защищать?

Анна Австрийская покраснела и улыбнулась. Это имя воскресило в ней столько сладких и в то же время печальных воспоминаний.

– Герцог Бекингэм? – прошептала она.

– Да, один из салонных любимчиков, как говаривал мой дед, Генрих Четвертый.

– Бекингэмы преданны и отважны, – решительно сказала королева.

– Ну вот, теперь моя мать защищает друга сердца моей жены! – простонал изнеженный Филипп, в порыве отчаяния, потрясшем его до слез.

– Сын мой, сын мои, – прервала его Анна Австрийская – Это выражение недостойно вас У вашей жены нет друга сердца, а если бы такой и явился, им не будет герцог Бекингэм. Мужчины из его рода, повторяю вам, честны и скромны; они свято чтут законы гостеприимства.

– Ах, матушка! – вскричал Филипп. – Бекингэм – англичанин, а разве англичане оберегают достояние французских принцев и королей?

Анна опять покраснела и отвернулась, словно для того, чтобы вынуть перо из чернильницы, на самом же деле желая скрыть от сына свей румянец.

– Право, Филипп, – поморщилась она, – вы употребляете выражения, которые смущают меня. Ваш гнев ослепляет вас, а меня путает. Ну подумайте, рассудите…

– Мне нечего рассуждать, матушка, я вижу.

– Что же вы видите?

– Я вижу, что герцог Бекингэм не отходит от моей жены. Он осмеливается подносить ей подарки, и она решается их принимать. Вчера ока заговорила о фиалковом саше. Наши парфюмеры, – вы это знаете, матушка, так как сами безуспешно требовали от них сухих духов, наши французские парфюмеры не могли добиться этого аромата. А у герцога было с собой фиалковое саше. Значит, это он подарил моей жене саше.

– Сын мой, – сказала Анна Австрийская, – вы строите пирамиды на остриях иголок. Берегитесь. Что тут дурного, спрашиваю я вас, если человек даст своей соотечественнице рецепт новых духов? Ваши странные понятия, клянусь вам, вызывают во мне тяжелые воспоминания о вашем отце, который часто причинял мне страдания своей несправедливостью.

– Отец герцога Бекингэма, наверное, был сдержаннее и почтительнее сына, – усмехнулся Филипп, не замечая, что он грубо оскорбляет чувства матери.

Королева побледнела и прижала к груди судорожно сжатую руку. Но она быстро овладела собой и спросила:

– Одним словом, вы пришли сюда с каким-нибудь намерением?

– Конечно.

– Так говорите.

– Я пришел сюда, матушка, с намерением пожаловаться вам и предупредить вас, что я не потерплю такого поведения стороны герцога Бекингэма.

– Что же вы сделаете?

– Я пожалуюсь королю.

– Но что же вам может сказать король?

– Тогда, – продолжил принц, с выражением жестокой решимости, странно противоречившей обычной мягкости его лица, – тогда я сам приму меры.

– Что вы называете «принять меры»? – с испугом спросила Анна Австрийская.

– Я хочу, чтобы герцог оставил в покое мою жену. Я хочу, чтобы он уехал из Франции, и выскажу ему свою волю.

– Вы ничего не выскажете, Филипп, – сказала королева, – потому что, нарушив до такой степени законы гостеприимства, вы поступите дурно, и я попрошу короля отнестись к вам он всей строгостью.

– Вы грозите мне, матушка! – удивился Филипп. – Вы грозите, когда я жалуюсь!

– Нет, я не угрожаю вам, я просто хочу охладить вас. Я говорю вам, что, приняв против герцога Бекингэма или любого другого англичанина суровые меры, даже совершив простую невежливость, вы посеете между Францией и Англией весьма прискорбный раздор. Как! Принц, брат французского короля, не может скрыть обиды, даже если она обоснована, когда этого требует политическая необходимость!

– Но, государыня, – воскликнул Филипп, всплеснув руками, – будьте же не королевой, а матерью, ведь я говорю с вами как сын. Моя беседа с Бекингэмом займет всего лишь несколько минут.

– Я запрещаю вам заводить об этом речь с Бекингэмом, – ответила королева с прежней властностью. – Это недостойно вас.

– Хорошо, я не выступлю открыто, но я объявлю свою волю принцессе.

193