Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Страница 226

226

– Тогда… Договаривай же!

– Тогда, ваше высочество, мне кажется, муж вправе ревновать. Но ведь эти мелочи не имеют никакого отношения к нашему разговору.

Принц, видимо, волновался и испытывал внутреннюю борьбу; наконец он произнес:

– Но вы все-таки не объяснили мне, почему вы сбежали. Вы сейчас мне заявили, что боялись стеснить, да еще прибавили, что заметили со стороны принцессы пристрастие к обществу де Гиша.

– Ваше высочество, этого я не говорил!

– Нет, сказали.

– Если сказал, то потому, что не видел тут ничего особенного.

– Однако что-то вы все-таки в этом видели?

– Ваше высочество, вы ставите меня в затруднительное положение.

– Нужды нет, продолжайте. Если ваши слова – правда, зачем вам смущаться?

– Сам я всегда говорю правду, ваше высочество, но я колеблюсь, когда приходится повторять то, что говорят другие.

– Повторять? Значит, что-то говорят?

– Признаюсь, это так.

– Кто же?

Шавинье изобразил негодование.

– Ваше высочество, – сказал он, – вы подвергаете меня настоящему допросу, обращаясь со мною, как с подсудимым… А между тем всякий достойный дворянин старается забыть слухи, которые долетают до его ушей. Ваше высочество требуете, чтобы я превратил пустую болтовню в целое событие.

– Однако, – вскричал с досадою принц, – ведь вы же сбежали именно из-за этих слухов!

– Я должен сказать правду. Мне говорили, что господин де Гиш постоянно находится в обществе принцессы, вот и все; повторяю, самое невинное и совершенно позволительное развлечение. Не будьте несправедливы, ваше высочество, не впадайте в крайность, не преувеличивайте. Вас это не касается.

– Как! Меня не касаются слухи о постоянных посещениях моей жены Гишем?..

– Нет, ваше высочество, нет. И то, что я говорю нам, я сказал бы самому де Гишу – до такой степени считаю невинными его ухаживания за принцессой… я сказал бы это ей самой. Однако, вы понимаете, чего я боюсь?

Я боюсь прослыть ревнивцем по обязанности, в силу вашей благосклонности ко мне, в то время как я ревнивец из дружбы к вам. Я знаю вашу слабость, знаю, что, когда вы любите, вы знать ничего не хотите, кроме вашей любви. Вы любите принцессу, да и можно ли не любить ее? Посмотрите же, в каком безвыходном положении я очутился. Принцесса избрала среди ваших друзей самого красивого и привлекательного; она так сумела повлиять на вас в его пользу, что вы стали пренебрегать всеми другими. А ваше пренебрежение – смерть для меня; с меня довольно немилости ее высочества.

Вот поэтому-то, ваше высочество, я и решил уступить место фавориту, счастью которого я завидую, хотя питаю к нему прежнюю искреннюю дружбу и восхищение. Скажите, можно ли возразить против этого рассуждения? Разве мое поведение нельзя назвать поведением доброго друга?

Принц взялся за голову и стал ерошить волосы. Молчание длилось довольно долго, так что шевалье мог оценить действие своих ораторских приемов. Наконец принц сказал:

– Ну, слушай, говори все, будь откровенен. Ты знаешь, я уже заметил кое-что в этом роде со стороны этого сумасброда Бекингэма.

– Ваше высочество, не обвиняйте принцессу, иначе я покину вас. Как!

Неужели вы ее подозреваете?

– Нет, нет, шевалье, я ни в чем не подозреваю мою жену. Но все-таки… я вижу… сопоставляю…

– Бекингэм был просто сумасшедший.

– Сумасшедший, на поведение которого ты мне открыл глаза.

– Нет, нет, – с живостью перебил шевалье, – не я открыл вам глаза, а де Гиш. Не надо смешивать.

И он разразился язвительным смехом, напоминавшим шипение змеи.

– Ну да, ты сказал только несколько слов. Гиш проявил больше рвения.

– Еще бы, я думаю! – продолжал шевалье тем же тоном. – Он отстаивал святость алтаря и домашнего очага.

– Что такое? – грозно произнес принц, возмущенный этой насмешкой.

– Конечно. Разве господину де Гишу не принадлежит первое место в вашей свите?

– Словом, – сказал, несколько успокоившись, принц, – эта страсть Бекингэма была замечена?

– Разумеется!

– Ну, хорошо! А страсть господина де Гиша тоже все видят?

– Ваше высочество, вы опять изволите ошибаться: никто не говорит о том, что господин де Гиш пылает страстью.

– Ну хорошо, хорошо!

– Вы видите сами, ваше высочество, что было бы во сто раз лучше оставить меня в моем уединении, чем раздувать нелепые подозрения, которые принцесса будет вправе считать преступными.

– Что же надо делать, по-твоему?

– Не надо обращать ни малейшего внимания на общество этих новых эпикурейцев, тогда все слухи постепенно затихнут.

– Посмотрим, посмотрим.

– О, времени у нас довольно, опасность не велика! Главное для меня не потерять вашей дружбы. Больше мне и думать не о чем.

Принц покачал головой, точно хотел сказать: тебе не о чем, а у меня забот по горло.

Подошел час обеда, и принц послал за принцессой. Ему принесли ответ, что ее высочество не выйдет к парадному столу, а будет обедать у себя.

– Это моя вина, – сказал принц. – Я проявил себя ревнивцем, и теперь на меня за это дуются.

– Пообедаем одни, – сказал шевалье со вздохом. – Жаль Гиша.

– О, Гиш не будет долго сердиться, он добрый!

– Ваше высочество, – вдруг заговорил шевалье, – мне пришла в голову хорошая мысль. Во время нашего разговора я, кажется, расстроил ваше высочество. Значит, я должен и уладить все… Я пойду отыщу графа и приведу его.

– Какая у тебя добрая душа, шевалье.

– Вы так сказали, будто это очень удивило вас.

– Черт побери! Как ты злопамятен!

– Может быть; по крайней мере, признайтесь, я умею заглаживать причиненное мной зло.

226