Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Страница 230

К оглавлению

230

– Желаю успеха, государь… Будьте миротворцем.

– Я не прибегаю к услугам посла, – отвечал Людовик. – Значит, я буду иметь успех.

Он со смехом ушел и всю дорогу поправлял то костюм, то парик.

Глава 14.
ПОСРЕДНИК

Когда король появился у принцессы, все ощутили живейшее беспокойство.

Собиралась гроза, и шевалье де Лоррен, сновавший среди группы придворных, с оживлением и радостью замечал и оценивал все предвещавшие ее признаки. Как и предсказывала Анна Австрийская, участие короля придало событию торжественный характер.

В те времена, в 1662 году, размолвка между братом короля и его супругой и вмешательство короля в семейные дела брата были событием немаловажным. Не мудрено, что самые смелые люди, окружавшие графа де Гиша, с ужасом разбежались во все стороны. Да и сам граф, поддавшись общей панике, удалился к себе.

Как ни был король занят предстоящим делом, это не помешало ему окинуть взглядом знатока два ряда молодых хорошеньких придворных дам, выстроившихся в галереях и скромно опустивших перед ним глаза.

Все они краснели, чувствуя на себе королевский взгляд. Только одна фрейлина, с длинными шелковистыми волосами и нежной кожей, побледнела и пошатнулась, хотя подруга то и дело подталкивала ее локтем. Это была Лавальер, которую Монтале подбодрила таким способом, ибо она сама никогда не чувствовала недостатка в храбрости.

Король невольно оглянулся. Все головы, успевшие приподняться, снова опустились. Только белокурая головка осталась неподвижною: казалось, Лавальер истощила весь запас своих сил.

Войдя к принцессе, Людовик застал свою невестку полулежащей на подушках. Она встала и сделала реверанс, пробормотав несколько слов признательности за честь, которую ей оказали. Потом она снова уселась, но слабость и бессилие были явно притворными, поскольку очаровательный румянец играл на ее щеках, а глаза, слегка покрасневшие от нескольких недавно пролитых слезинок, только загорелись еще ярче.

Король сел и сейчас же благодаря своей наблюдательности заметил следы беспорядка в комнате и следы волнения на лице принцессы. Он принял веселый и непринужденный вид.

– Милая сестра, – начал он, – в котором часу вам угодно будет приступить сегодня к репетиции балета?

Принцесса медленно и томно покачала своей очаровательной головкой.

– Ах, государь, – сказала она, – будьте милостивы, извините меня на этот раз; я только что собиралась предупредить ваше величество, что сегодня я не в состоянии участвовать в репетиции.

– Как! – произнес король с некоторым изумлением. – Разве вам нездоровится, милая сестра?

– Да, государь.

– Так надо позвать врача.

– Нет, доктора бессильны против моей болезни.

– Вы меня пугаете.

– Государь, я хочу просить у вашего величества разрешения вернуться в Англию.

Король удивился еще больше.

– В Англию! Что вы говорите, сестра моя?!

– Я вынуждена сказать это, государь, – решительно проговорила внучка Генриха IV.

Ее прекрасные черные глаза засверкали.

– Мне очень прискорбно обращаться к вашему величеству с такой просьбой. Но я очень несчастна при дворе вашего величества. Я хочу вернуться к своим родным.

– Сестра! Сестра!

Король подошел к ней ближе.

– Выслушайте меня, государь, – продолжала молодая женщина, мало-помалу очаровывая собеседника своей красотой. – Я привыкла страдать. Еще в ранней молодости меня унижали, пренебрегали мною. О, не возражайте, государь! – сказала она с улыбкой.

Король покраснел.

– Итак, говорю я, я могла бы подумать, что бог произвел меня на свет для этого, меня, дочь могущественного короля; но, поскольку он лишил моего отца жизни, он мог точно так же лишить меня гордости. Я много страдала и причиняла большие страдания моей матери. Но я дала клятву, что, если когда-нибудь достигну независимого положения, хотя бы положения простой труженицы, своими руками зарабатывающей хлеб, я не потерплю унижения. Это время настало. Я достигла того положения, какое мне принадлежит по праву рождения; я приблизилась к трону. Я думала, что, сочетаясь браком с французским принцем, я найду в нем родственника, друга, равного, но вижу, что нашла в нем только властелина. И это меня возмущает, государь. Моя мать ничего об этом не узнает. Вы же, кого я так почитаю и… так люблю…

Король затрепетал; ни один женский голос не волновал его так, как голос принцессы.

– Вы, государь, все знаете, раз вы пришли сюда, и, может быть, поймете меня. Если бы вы не пришли, я бы сама пошла к вам. Я хочу, чтобы мне позволили уехать. Надеюсь, – что вы настолько деликатны, что поймете меня и окажете мне покровительство.

– Сестра, сестра! – пробормотал король, смешавшись от этого стремительного натиска. – Подумали ли вы о всех последствиях затеянного вами шага?

– Государь, я ни о чем не думаю, я просто подчиняюсь чувству. На меня нападают, я инстинктивно защищаюсь.

– Но что вам сделали, скажите, пожалуйста?

Принцесса, как можно видеть, прибегла к обычному женскому приему: из обвиняемой она стала обвинительницей. Прием этот служит верным признаком вины, но женщины всегда умеют извлечь из него выгоду.

Король и не заметил, как, придя к ней с вопросом: «Что вы сделали моему брату?» – вместо того спросил: «Что вам сделали?»

– Что мне сделали? – переспросила принцесса. – О, государь, надо быть женщиной, чтобы понять это. Меня заставили лить слезы.

И своим тоненьким жемчужно-белым пальчиком она вытерла свои затуманенные глаза и снова принялась плакать.

– Сестра моя, успокойтесь, умоляю вас, – сказал король, подходя к ней и взяв ее влажную и трепещущую ручку.

230