Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Страница 279

279

Гризар подошел к умирающему и дал ему проглотить несколько капель не лекарства, которое францисканец оставил недопитым, но жидкости из флакона, принесенного с собой.

– Позовите шотландца, – потребовал францисканец, – позовите бременского купца. Скорее, скорее! Иисус, я умираю… задыхаюсь!

Духовник побежал, за помощью, точно существовала человеческая сила, которая могла бы отвратить руку смерти, уже занесенную над больным; но на пороге двери он встретил Арамиса. Тот, прижав к губам палец, точно статуя Гарпократа, бога молчания, взглядом заставил отступить его в глубину комнаты.

Доктор и духовник переглянулись и сделали движение, как бы собираясь отстранить Арамиса. Но он двумя крестными знамениями, каждое на особый лад, пригвоздил их к месту.

– Начальник, – прошептали они.

Арамис медленно вошел в комнату, где умирающий боролся с первыми приступами агонии.

Францисканец, – оттого ли, что эликсир произвел свое действие, оттого ли, что появление Арамиса придало ему силы, – напрягся и поднялся на кровати, с горящими глазами, полуоткрытым ртом и влажными от пота волосами.

Арамис почувствовал в комнате удушливый запах; окна были закрыты, камин пылал; две желтые восковые свечи оплывали на медные подсвечники и еще больше нагревали воздух. Арамис открыл окно и, устремив на умирающего взгляд, полный понимания и уважения, сказал:

– Монсеньер, прошу прощения за то, что вошел к вам без зова, но меня тревожит ваше состояние, и я боялся, что вы скончаетесь, не повидавшись со мной, так как в вашем списке я стою шестым.

Умирающий вздрогнул и посмотрел на лист бумаги.

– Значит, вы тот, кого когда-то звали Арамисом, а потом шевалье д'Эрбле? Значит, вы ваннский епископ?

– Да, монсеньер.

– Я вас знаю, я вас видел.

– На последнем юбилее мы встречались у святого отца.

– Ах да, вспомнил! И вы тоже находитесь в числе соискателей?

– Монсеньер, я слышал, что ордену необходимо держать в своих руках важную государственную тайну, и, зная, что из скромности вы решили сложить с себя свои обязанности в пользу того, кто добудет эту тайну, я написал о своей готовности выступить соискателем, так как мне одному известна очень важная тайна.

– Говорите, – сказал францисканец, – я готов выслушать вас и судить, насколько важна ваша тайна.

– Монсеньер, та тайна, которую я буду иметь честь доверить вам, не может быть высказана вслух. Всякая мысль, вышедшая за пределы нашего сознания и получившая то или иное выражение, уже не принадлежит тому, кто ее породил. Слово может быть подхвачено внимательным и враждебным ухом; поэтому его не следует бросать случайно, иначе тайна перестает быть тайной.

– Как же в таком случае вы предполагаете сообщить мне вашу тайну? спросил умирающий.

Арамис знаком попросил доктора и духовника удалиться и подал францисканцу пакет в двойном конверте.

– Но ведь написанные слова могут быть еще опаснее слов, сказанных вслух; как вы думаете? – спросил францисканец.

– Нет, монсеньер, – отвечал Арамис, – потому что в этом конверте вы увидите знаки, понятные только вам и мне.

Францисканец смотрел на Арамиса со все возрастающим изумлением.

– Это, – продолжал Арамис, – тот шифр, который вы приняли в тысяча шестьсот пятьдесят пятом году и который мог бы разобрать лишь ваш покойный секретарь Жуан Жужан, если бы он вернулся с того света.

– Вы, значит, знаете этот шифр?

– Я сам дал его Жужану.

И Арамис, почтительно поклонившись, направился к двери, точно собираясь уйти.

Но жест францисканца и его зов удержали его.

– Иисус, – воскликнул монах, – ecce homo!.

Затем, вторично прочитав бумагу, попросил:

– Подойдите поскорее ко мне.

Арамис подошел к францисканцу с тем же спокойным и почтительным видом.

Францисканец, протянув руку, привлек его к себе.

– Как и от кого вы могли узнать подобную тайну?

– От госпожи де Шеврез, близкой подруги и доверенного лица королевы.

– А госпожа де Шеврез?

– Умерла.

– А другие знали?

– Только двое простолюдинов: мужчина и женщина.

– Кто же они?

– Они его воспитывали.

– Что же с ними сталось?

– Тоже умерли… тайна эта сжигает, как огонь.

– Но вы ведь живы?

– Никто не знает, что тайна в моих руках.

– Давно?

– Уже пятнадцать лет.

– И вы хранили ее?

– Я хотел жить.

– А теперь дарите ее ордену, без честолюбия, не требуя вознаграждения?

– Я дарю ее ордену, питая честолюбивые замыслы и не бескорыстно, отвечал Арамис, – потому что теперь, когда вы меня знаете, монсеньер, вы сделаете из меня, если останетесь живы, то, чем я могу, чем я должен быть.

– Но так как я умираю, – воскликнул францисканец, – то я делаю тебя своим преемником… Возьми!

И, сняв перстень, он надел его на палец Арамиса.

Затем обратился к двум свидетелям этой сцены:

– Подтвердите, когда понадобится, что я, больной телом, но в здравом уме, свободно и добровольно передал это кольцо – знак всемогущества монсеньеру д'Эрбле, епископу ваннскому, и что я назначаю его своим преемником. Я, смиренный грешник, готовый предстать перед богом, склоняюсь перед – ним первый, чтоб показать пример всем.

И действительно, францисканец поклонился, а доктор и иезуит упали на колени. Арамис, побледнев не меньше умирающего, обвел взглядом всех актеров этой сцены. Удовлетворенное честолюбие приливало вместе с кровью к его сердцу.

– Поспешим, – попросил францисканец, – меня гнетет, мне не дает покоя то, что я должен еще сделать! Я не успею выполнить задуманного.

– Я выполню все, – обещал Арамис.

279