Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Страница 326

К оглавлению

326

– Несомненно, сударь.

– То мед освежает.

И, протянув руку к открытому бочонку меда, куда была опущена лопаточка, Портос загреб ею добрые полфунта.

– Мой друг, – сказал он, – теперь я попрошу у вас воды.

– Ведро, сударь? – с наивным видом спросил приказчик.

– Нет, довольно будет графина, – добродушно отвечал Портос.

И, поднеся графин ко рту, как трубач подносит рожок, он одним глотком осушил его. Планше был неприятно поражен; чувства собственника и самолюбие заворочались в его сердце, но поскольку он свято чтил древние традиции гостеприимства, то притворился, что весь поглощен разговором с д'Артаньяном, и повторял без устали:

– Ах, сударь, какая радость!.. Ах, сударь, какая честь!..

– А в котором часу мы будем ужинать, Планше? – спросил Портос. – У меня уже аппетит разыгрался.

Старший приказчик всплеснул руками. Двое других забрались под прилавки, боясь, как бы Портос не потребовал свежего мяса.

– Мы здесь только слегка закусим, – успокоил их д'Артаньян, – а поужинаем в поместье Планше.

– Так мы едем в ваше поместье, Планше? – спросил Портос. – Тем лучше.

– Вы окажете мне большую честь, господин барон.

Слова господин барон произвели сильное впечатление на приказчиков, которые усмотрели в невероятном аппетите признак высокого происхождения.

Титул успокоил их. Они никогда не слыхивали, чтобы людоеда величали господин барон.

– Я возьму в дорогу немного печенья, – небрежно сказал Портос. И с этими словами он высыпал целый ящик анисового печенья в широкий карман своего кафтана.

– Моя лавка спасена! – радостно воскликнул Планше.

– Да, как сыр, – подтвердил старший приказчик.

– Какой сыр?

– Голландский, в который забралась крыса, и мы нашли от него только корку.

Планше осмотрел лавку и решил, что сравнение несколько преувеличено.

Старший приказчик понял, что происходило в уме хозяина.

– Беда, коли вернется, – сказал он ему.

– У вас есть фрукты? – спросил Портос, поднимаясь на антресоли, где была подана закуска.

– Увы! – подумал бакалейщик, бросая на д'Артаньяна умоляющий взгляд, на который тот не обратил, однако, внимания.

После закуски пустились в путь.

Было уже поздно, когда трое всадников, выехавших из Парижа в шесть часов, добрались до Фонтенбло. Дорогой все были веселы. Общество Планше нравилось Портосу, потому что лавочник был с ним очень почтителен и с любовью рассказывал о своих лугах, лесах и кроличьих садках. У Портоса были вкусы и гордость помещика.

Увидя, что его спутники разговорились между собой, д'Артаньян, бросив поводья, позабыл о Портосе и Планше и обо всем на свете. Луна мягко светила сквозь голубоватую листву деревьев. Травы благоухали, и лошади бежали бодро.

Портос и Планше добрались до заготовки сена. Планше признался Портосу, что, достигнув зрелого возраста, он действительно забросил земледелие ради торговли, но что его детство прошло в Пикардии, среди роскошных лугов, где травы доходили человеку до пояса, и под зелеными яблонями с румяными плодами; поэтому он дал себе слово – разбогатев, тотчас вернуться на лоно природы и окончить жизнь так же, как он ее начал: поближе к земле, куда возвращаются все люди.

– Э, да вы скоро выходите в отставку, мой милый Планше? – сказал Портос.

– Как так?

– Мне сдается, что вы составляете себе маленький капиталец.

– Да, – отвечал Планше, – потихоньку.

– К чему же вы стремитесь и на какой цифре собираетесь остановиться?

– Сударь, – начал Планше, не отвечая на этот весьма интересный вопрос, – сударь, меня очень огорчает одна вещь.

– Какая же? – спросил Портос, оглядываясь, как будто желая отыскать вещь, огорчавшую Планше, и вручить ему ее.

– В прежние времена, – отвечал лавочник, – вы называли меня просто Планше, и тогда вы сказали бы: «К чему ты стремишься, Планше, и на какой цифре собираешься остановиться?»

– Конечно, конечно, в прежнее время я бы сказал так, – с некоторым смущением отвечал Портос, – но в прежние времена…

– В прежние времена я был лакеем господина д'Артаньяна, вы хотите сказать?

– Да.

– Но хотя я теперь не лакей его, я все же слуга; больше того, с тех пор…

– С тех пор, Планше?..

– С тех пор я имел честь быть его компаньоном.

– Как, – воскликнул Портос, – д'Артаньян занялся торговлей?

– И не думал, – откликнулся д'Артаньян, которого эти слова вывели из задумчивости; он вступил в разговор с ловкостью и быстротой, отличавшими все движения его ума и тела, – совсем не д'Артаньян занялся торговлей, а, напротив; Планше пустился в политику.

– Да, – с гордостью и удовлетворением подтвердил: Планше, – мы вместе произвели маленькую операцию, которая принесла мне сто тысяч, а господину д'Артаньяну двести тысяч ливров.

– Вот как? – удивился Портос.

– Поэтому, господин барон, – продолжал лавочник, – прошу вас снова называть меня Планше, как в прежние времена, и говорить мне «ты». Вы не поверите, какое удовольствие доставит мне это!

– Если так, я согласен, дорогой Планше, – отвечал Портос.

И он поднял руку, чтобы дружески похлопать Планше по плечу. Однако лошадь вовремя рванулась, и это движение помешало намерению всадника, так что его рука опустилась на круп лошади. Конь так и присел.

Д'Артаньян расхохотался и стал вслух высказывать свои мысли:

– Берегись, Планше; если Портос очень полюбит тебя, он будет тебя ласкать, а от его ласк тебе не поздоровится: Портос остался таким же Геркулесом, как был.

– Но ведь Мушкетон до сих пор жив, – сказал Планше, – а между тем господин барон его очень любит.

326