– Что за чудеса! – пробормотал Д'Артаньян. – Ведь это Арамис!
Арамис (это был действительно он) остался один.
Однако ненадолго, потому что едва он отвернулся, как близ него на дороге послышались шаги и шелест женского платья. Он тотчас же с церемонной вежливостью снял шляпу и проводил даму под тень каштанов и лип, посаженных у чьей-то роскошной гробницы.
– О, да, никак, епископ ваннский назначил свиданье! – промолвил Д'Артаньян. – Он все тот же аббат Арамис, который бегал за женщинами в Нуази-ле-Сек. Да, – прибавил мушкетер, – странное, однако, свидание на кладбище.
И он расхохотался…
Разговор продолжался больше получаса. Д'Артаньян не мог разглядеть лица дамы, потому что она стояла к нему спиной. Но по неподвижности собеседников, по размеренности их жестов, по их сдержанности он понял, что они говорили не о любви. По окончании разговора дама низко поклонилась Арамису.
– Э, да у них кончается, как настоящее любовное свидание… сначала кавалер преклоняет колено; потом смиряется дама и о чем-то молит его…
Кто же эта дама? Я пожертвовал бы ногтем, чтобы увидеть ее.
Но увидеть ее было невозможно. Арамис пошел вперед; женщина опустила вуаль и пошла вслед за ним. Д'Артаньян не мог больше выдержать: он подбежал к окну, выходившему на Лионскую улицу. Арамис вошел в гостиницу.
Дама направилась в противоположную сторону, должно быть, к карете, запряженной парой, которая виднелась у опушки леса. Она шла медленно, опустив голову, в глубокой задумчивости.
– Мне во что бы то ни стало нужно узнать, кто эта женщина, – сказал мушкетер.
И без дальнейших колебаний он направился вслед за ней. По дороге он обдумывал, каким способом заставить ее поднять вуаль.
– Она не молода, – рассуждал д'Артаньян. – Это великосветская дама.
Знакомая, ей-богу, знакомая походка.
Звон его шпор и шаги гулко раздавались на пустынной улице. Вдруг ему улыбнулась удача, на которую он не рассчитывал. Шум шагов встревожил даму. Она вообразила, что за ней кто-то гонится или следит, – это, впрочем, было верно, – и оглянулась. Д'Артаньян подскочил, словно ему в икры попал заряд дроби, и, круто повернувшись, прошептал:
– Госпожа де Шеврез.
Д'Артаньян во что бы то ни стало решился разузнать все. Он попросил папашу Селестена осведомиться у могильщика, кого хоронили сегодня утром.
– Бедного францисканского монаха, – последовал ответ, – у которого не было даже собаки, любившей его на земле и проводившей до последнего жилища.
«Если бы это было так, – подумал д'Артаньян, – Арамис не присутствовал бы на его похоронах. Его преосвященство епископ ваннский не отличается собачьей преданностью; а насчет собачьего чутья – другое дело».
В доме Планше хорошо покушали. Портос сломал одну лестницу и два вишневых дерева, опустошил малиновые кусты, но никак не мог добраться до земляники, так как, по его словам, ему мешал пояс.
Трюшен, уже освоившаяся с великаном, сказала ему:
– Не пояс, а животик мешает вам нагибаться.
Восхищенный Портос поцеловал Трюшен, которая нарвала целую пригоршню земляники и клала ему ягоды в рот. Прибывший в это время д'Артаньян пожурил Портоса за лень и втихомолку пожалел Планше.
Портос отлично позавтракал. После еды он молвил, поглядывая на Трюшен:
– Мне здесь нравится.
Трюшен улыбнулась. Планше последовал ее примеру, но его улыбка вышла немного натянутой.
Тогда д'Артаньян обратился к Портосу:
– Роскошь, которою окружил вас Планше, не должна мешать вам, друг мой, помнить об истинной цели нашего путешествия в Фонтенбло.
– О моем представлении королю?
– Именно. Я сейчас пойду сделать необходимые приготовления. А вы, пожалуйста, останьтесь здесь.
– Хорошо, – согласился Портос.
Планше испуганно взглянул на д'Артаньяна.
– Вы уходите ненадолго? – спросил он.
– Нет, мой друг, и сегодня же вечером, я избавлю тебя от обоих обременительных гостей.
– Как можно говорить так, господин д'Артаньян!
– Видишь ли, у тебя чудесное сердце, но очень маленький дом. Бывает, что у человека всего две десятины, а он может поместить короля и окружить его комфортом. Но ты не рожден вельможей, Планше.
– И господин Портос тоже, – пробормотал Планше.
– Он стал им, дорогой мой; вот уже двадцать лет он получает по сто тысяч ливров в год и пятьдесят лет является обладателем двух кулаков и спины, не имеющих равных во всей прекрасной Франции. Портос большой барин по сравнению с тобой, друг мой, и… я не продолжаю; ты достаточно умен.
– Нет, сударь, пожалуйста, продолжайте.
– Загляни в твой опустошенный сад, в твою пустую кладовую, в очищенный погреб, посмотри на сломанную кровать и на… мадам Трюшен.
– Ах, боже мой! – воскликнул Планше.
– Портос, видишь ли, владеет тридцатью деревнями, в которых живет три сотни веселых вассалов, и к тому же Портос красавец.
– Ах, боже мой! – повторил Планше.
– Мадам Трюшен превосходная женщина, – продолжал д'Артаньян – береги ее, понимаешь?
И он похлопал лавочника по плечу.
В эту минуту Планше заметил, что Трюшен и Портос скрылись в беседке.
Трюшен с чисто фламандским изяществом делала для Портоса серьги из вишен, а Портос таял от любви, как Самсон перед Далилои. Планше схватил д'Артаньяна за руку и потащил его к беседке.
Нужно отдать справедливость Портосу, что он нисколько не смутился… по-видимому, он считал, что не делает ничего дурного. Трюшен тоже не смутилась, и это не понравилось Планше. Но он видывал в своей лавке много важных людей и научился спокойно выносить неприятности.