Виконт де Бражелон или десять лет спустя - Страница 83

Притом же наш предусмотрительный мушкетер чувствовал, что в этом случае он останется совсем одинок: дружба Атоса не поможет. Если бы дело шло об ударах шпагой, мушкетер мог положиться на своего товарища; но д'Артаньян слишком хорошо знал Атоса и был уверен, что при щекотливых отношениях с королем можно будет все свалить на несчастный случай, который позволит оправдать Монка или Карла II, причем Атос непременно станет защищать честность и благородство оставшихся в живых и только поплачет над могилою друга, сочинив великолепную эпитафию.

– Решительно, – заключил гасконец, обдумав все это, – необходимо попасть в милость к Монку и убедиться, что он равнодушен к случившемуся.

Если, боже упаси, он все еще сердится и не забыл обиду, то я отдам свои деньги Атосу и останусь в Англии, сколько будет нужно, чтобы хорошенько изучить генерала; а потом, – у меня глаз острый и ноги проворные, – если я увижу малейший признак враждебности, я убегу и спрячусь у. милорда Бекингэма, который кажется мне славным малым. В благодарность за гостеприимство я расскажу ему всю историю с брильянтами. Она может повредить только репутации старой королевы, ну, а она, выйдя замуж за подлого скрягу Мазарини, сможет сознаться, что в молодости любила красавца Бекингэма. Черт возьми! Монку не победить меня! Притом же у меня явилась новая мысль.

Известно, что д'Артаньян отнюдь не был беден идеями.

Во время своего монолога д'Артаньян внутренне весь собрался, словно застегнулся на все пуговицы, а ничто так не подстегивало его воображения, как эта готовность к бою, какому бы то ни было.

Весьма возбужденный, д'Артаньян вошел в дом герцога Олбермельского.

Его ввели к вице-королю с поспешностью, доказывавшей, что его считают своим человеком. Монк сидел в своем рабочем кабинете.

– Милорд, – сказал д'Артаньян с простодушным видом, который хитрый гасконец умел принимать в совершенстве, – я пришел просить у вас совета.

Монк, столь же собранный душевно, сколь его антагонист был собран мысленно, отвечал:

– Говорите, дорогой мой.

Лицо его казалось еще простодушнее лица д'Артаньяна.

– Милорд, прежде всего обещайте мне снисходительность и молчание.

– Обещаю все, что вам угодно. Но скажите же, в чем дело.

– Вот что, милорд: я не совсем доволен его величеством королем.

– В самом деле? Чем же именно вы недовольны, любезнейший лейтенант?

– Его величество иногда шутит очень нескромно над своими верными слугами, а шутка, милорд, такое оружие, которое больно ранит нашу братию военных.

Монк всеми силами старался не выдать своих мыслей; но д'Артаньян следил так внимательно, что заметил на его лице едва приметную краску.

– Но я, – отвечал Монк самым естественным тоном, – отнюдь не враг шуток, любезный господин д'Артаньян. Мои солдаты скажут вам, что в лагере я частенько не без удовольствия слушал сатирические песни, которые залетали из армии Ламберта в мою. Генералу построже они бы, наверное, резали слух.

– Ах, милорд, – сказал д'Артаньян, – я знаю, что вы совершенство.

Знаю, что вы выше всех человеческих слабостей Но шутки шуткам рознь.

Есть такие, что прямо бесят меня.

– Нельзя ли узнать, какие именно, дорогой мой?

– Те, которые обращены против моих друзей или против людей, уважаемых мною.

Монк слегка вздрогнул, и д'Артаньян подметил его движение.

– Каким образом, – спросил Монк, – булавка, царапающая другого, может колоть вам кожу? Ну-ка расскажите.

– Милорд, я все объясню вам одной фразой: дело шло о вас.

Монк подошел к д'Артаньяну.

– Обо мне?

– Да, и вот чего я не мог объяснить себе. Быть может, я плохо знаю характер короля. Как у короля достает духу смеяться над человеком, оказавшим ему такие услуги? Чего ради он хочет стравить вас, льва, со мной, мухой?

– Но я совсем не вижу, чтобы он имел намерение стравить нас, – ответил Монк.

– Да, да, он хочет! Король должен был дать мне награду и мог наградить меня как солдата, не сочиняя истории с выкупом, которая задевает вас.

– Да она вовсе не задевает меня, уверяю вас, – отвечал Монк с улыбкой.

– Вы не гневаетесь на меня, понимаю. Вы меня знаете, милорд, я умею хранить тайны так крепко, что скорей могила выдаст их, чем я. Но все-таки… Понимаете, милорд?

– Нет, – упрямо отвечал Монк.

– Если кто-нибудь другой узнает тайну…

– Какую тайну?

– Ах, милорд! Эту злополучную тайну про Ньюкасл.

– А! Про миллион графа де Ла Фер?

– Нет, милорд, нет! Покушение на вашу свободу.

– Оно было превосходно исполнено, и тут не о чем говорить. Вы воин храбрый и хитрый, вы соединяете качества Фабия и Ганнибала. Вы применили к делу ваши оба качества – Мужество и хитрость. Против этого тоже ничего не скажешь, я должен был позаботиться о своей защите.

– Я это знаю, милорд. Этого я и ждал от вашего беспристрастия, и если б ничего не было, кроме похищения, так черт возьми! Но обстоятельства этого похищения…

– Какие обстоятельства?

– Вы ведь знаете, милорд, что я имею в виду.

– Нет же, клянусь вам!

– Ах… Право, это трудно выговорить!

– Что ж такое?

– Этот проклятый ящик!

Монк заметно покраснел.

– О, я совсем забыл про него!

– Сосновый, – говорил д'Артаньян, – с отверстиями для носа и рта. По правде сказать, милорд, все остальное еще куда ни шло, но ящик!..

Ящик!.. Решительно, это скверная шутка!

Монк смутился. Д'Артаньян продолжал:

– Однако нет ничего удивительного, что я сделал это, я, солдат, искавший счастья. Легкомыслие моего поступка извиняется важностью предприятия, и, кроме того, я осторожен и умею молчать.